Неточные совпадения
Мало было ему, что муку
вынес, когда за
дверью сидел, а в
дверь ломились и колокольчик звонил, — нет, он потом уж на пустую квартиру, в полубреде, припомнить этот колокольчик идет, холоду спинного опять испытать потребовалось….
Обер-кондуктор с блестящими галунами и сапогами отворил
дверь вагона и в знак почтительности держал ее, в то время как Филипп и артельщик в белом фартуке осторожно
выносили длиннолицую княгиню на ее складном кресле; сестры поздоровались, послышались французские фразы о том, в карете или коляске поедет княгиня, и шествие, замыкающееся горничной с кудряшками, зонтиками и футляром, двинулось к
двери станции.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся
дверей вырывались белые клубы пара,
вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
— Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати — слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот в эту самую
дверь и выйдешь. У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе
вынесу. Сию же секунду тройку тебе заложат и — до видзенья, пане! А?
Подашь ему стакан с водой или кушанье — «Ах, вода воняет! ах, кушанье воняет!»
Вынесешь, за
дверью постоишь да принесешь опять — «Ну вот, теперь хорошо, ну вот, теперь не воняет».
Последние слова
вынесла она за
дверь на улицу, куда отправилась для каких-нибудь своих причин.
Я начала подбирать их в темноте, и дедушка, видно, догадался, что он разбросал пятаки и что в темноте мне их трудно собрать, отворил
дверь и
вынес свечу, и при свечке я скоро их собрала.
Так прошло часа полтора. Не могу изобразить, что я
вынес в это время. Сердце замирало во мне и мучилось от беспредельной боли. Вдруг
дверь отворилась, и Наташа выбежала на лестницу, в шляпке и бурнусе [плащ-накидка с круглым воротником, на подкладке]. Она была как в беспамятстве и сама потом говорила мне, что едва помнит это и не знает, куда и с каким намерением она хотела бежать.
Вдруг ударил по ступенькам палкой, побежал, отпер свою
дверь и через минуту
вынес мне медных денег, все пятаки, и бросил их в меня на лестницу.
Усатый унтер-офицер отворил мне, наконец,
двери в этот странный дом, в котором я должен был пробыть столько лет,
вынести столько таких ощущений, о которых, не испытав их на самом деле, я бы не мог иметь даже приблизительного понятия.
Бельтов совершенно принадлежал к подобным людям; он был лишен совершеннолетия — несмотря на возмужалость своей мысли; словом, теперь, за тридцать лет от роду, он, как шестнадцатилетний мальчик, готовился начать свою жизнь, не замечая, что
дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую
выносят их тела.
Алексея Абрамовича она боялась — остальные в доме боялись ее, хотя она никогда никому не сделала вреда; обреченная томному гаремному заключению, она всю потребность любви, все требования на жизнь сосредоточила в ребенке; неразвитая, подавленная душа ее была хороша; она, безответная и робкая, не оскорблявшаяся никакими оскорблениями, не могла
вынести одного — жестокого обращения Негрова с ребенком, когда тот чуть ему надоедал; она поднимала тогда голос, дрожащий не страхом, а гневом; она презирала в эти минуты Негрова, и Негров, как будто чувствуя свое унизительное положение, осыпал ее бранью и уходил, хлопнув
дверью.
В течение обеда Лежнев и Рудин, как бы сговорившись, все толковали о студенческом своем времени, припоминали многое и многих — мертвых и живых. Сперва Рудин говорил неохотно, но он выпил несколько рюмок вина, и кровь в нем разгорелась. Наконец лакей
вынес последнее блюдо. Лежнев встал, запер
дверь и, вернувшись к столу, сел прямо напротив Рудина и тихонько оперся подбородком на обе руки.
Флаг на духане размок от дождя и повис, и сам духан с мокрой крышей казался темнее и ниже, чем он был раньше. Около
дверей стояла арба; Кербалай, каких-то два абхазца и молодая татарка в шароварах, должно быть жена или дочь Кербалая,
выносили из духана мешки с чем-то и клали их в арбу на кукурузовую солому. Около арбы, опустив головы, стояла пара ослов. Уложив мешки, абхазцы и татарка стали накрывать их сверху соломой, а Кербалай принялся поспешно запрягать ослов.
Из саней тогда вышел тот же приземистый Кармакдойль и
вынес на руках молодую женщину, которую он всю дорогу согревал в своей шубе. Он внес ее в длинную комнату, занимавшую половину коридора, который соединял две башни, свистнул своей собаке, повернул в
дверях ключ и вышел.
Я подумал, что она смеется надо мной, и мрачно, исподлобья глянул на нее. Потом распахнулись
двери, повеяло свежестью. Лидку
вынесли в простыне, и сразу же в
дверях показалась мать. Глаза у нее были как у дикого зверя. Она спросила у меня...
Когда выломали
дверь и Семен Иванович бросился ко мне, я почувствовал, что меня оставляют последние силы. Меня подняли и положили на диван. Я видел, как взяли и
вынесли ее, я хотел крикнуть, просить, умолять, чтобы этого не делали, чтобы оставили ее здесь, подле меня. Но я не мог крикнуть; я только беззвучно шептал, пока доктор осматривал мою простреленную навылет грудь.
Все заволновалось, все зашумело, все ринулись к
дверям первой залы; героя нашего почти
вынесли на руках, причем твердосердый советник в парике очутился бок о бок с господином Голядкиным.
Эта перестрелка быстро перешла в крупную брань и кончилась тем, что Пушкин с громкими причитаниями удалился с поля битвы, но не ушел в свой флигель, а сел на приступочке у входных
дверей и отсюда отстреливался от наступавшего неприятеля. На крыльце появились Феша и Глаша и громко хохотали над каждой выходкой воинственной мамаши. Пушкин не
вынес такого глумления и довольно ядовито прошелся относительно поведения девиц...
— Ах, ужасно! Последние не минуты, а часы он не переставая кричал. Трое суток сряду он, не переводя голосу, кричал. Это было невыносимо. Я не могу понять, как я
вынесла это; за тремя
дверьми слышно было. Ах! что я
вынесла!
Гетмана укладывают на носилки. Шратт прячется. Среднюю
дверь открывают, появляется лакей. Дуст, врач и лакей
выносят гетмана в левую
дверь. Шервинский помогает до
двери, возвращается. Входит Шратт.
— Ты бы
вынес его за
дверь?
Уходит. Николай садится на кресло и опускает голову. Людмила
выносит из своей комнаты в одной руке бурнус и платок, в другой склянку одеколону; бурнус оставляет на стуле у
двери, наливает одеколону на руку и примачивает голову Николаю.
Корней рассказал матери, по какому делу заехал, и, вспомнив про Кузьму, пошел
вынести ему деньги. Только он отворил
дверь в сени, как прямо перед собой он увидал у
двери на двор Марфу и Евстигнея. Они близко стояли друг от друга, и она говорила что-то. Увидав Корнея, Евстигней шмыгнул во двор, а Марфа подошла к самовару, поправляя гудевшую над ним трубу.
Софья Егоровна. Вы дерзки и резки, Платонов! Вы с ума сошли! (Идет за ним и останавливается у
двери.) Ужасно! Для чего он говорил всё это? Он хотел ошеломить меня… Нет, я этого не
выношу… Я пойду, скажу ему… (Уходит в дом.)
Грохольский нечаянно взглянул на Бугрова… Его глаза встретились с блуждающим взглядом обманутого мужа, и он не
вынес. Он быстро встал, быстро поймал руку Бугрова, пожал ее, схватил шляпу и пошел к
двери, чувствуя за собой свою спину. Ему казалось, что на его спину смотрит тысяча глаз. То же чувствует освистанный актер, удаляясь с авансцены, то же самое чувствует и фат, которому дали подзатыльник и выводят с полицией…
Ее подняли и понесли к
дверям.
Вынеси на воздух, ее посадили на цоколе и стали заботиться привести в чувство, а между тем погребение было окончено и могила зарывалась.
— Я надеюсь, господа, — сказала она, — что так как дело это случилось между своими, то сору за
дверь некому будет
выносить, потому что я отнюдь не хочу, чтоб об этом узнал мой муж.
— Татьянушка!
Выноси, святая угодница! — гаркнул кто-то в
дверях.
Не
вынося неизвестности, он подошел к
двери и приложил к ней свое большое ухо.
— Замолчите, ни одного слова более, — повелительно крикнула она и резким движением руки указала ему на
дверь. — После таких слов я не могу
выносить вашего присутствия в моем доме!
Правила были следующие: 1) оставить все чины вне
дверей, равномерно как и шляпы, а наипаче шпаги; 2) местничество и спесь оставить тоже у
дверей; 3) быть веселым, однако ничего не портить, не ломать, не грызть; 4) садиться, стоять, ходить, как заблагорассудится, не смотря ни на кого; 5) говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих головы не заболели; 6) спорить без сердца и горячности; 7) не вздыхать и не зевать; 8) во всяких затеях другим не препятствовать; 9) кушать сладко и вкусно, а пить с умеренностью, дабы всякий мог найти свои ноги для выхода из
дверей; 10) сору из избы не
выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступит из
дверей.
Но едва успели они переступить порог, как все провалилось, и они услышали шум, похожий на тот, который бывает при спуске корабля на воду. Мадам Крузе и великая княгиня упали на пол. В эту минуту из противоположной
двери, со стороны двора, вошел Левашев. Он поднял Екатерину Алексеевну и
вынес из комнаты.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячек
вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклонные молитвы в Троицын день, и поставил ее перед царскими
дверьми. Священник вышел в своей лиловой, бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же, и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
Вахтер отпер
дверь и вошел к арестантам. Минут через десять два арестанта
вынесли мертвое тело и понесли его вниз в мертвецкую. Вахтер вышел за ними и запер
дверь за собою. Коридор остался пустой.